Светлана Занько: «Страшна не кадровая чехарда, а те чиновники, которые курят в сторонке»

- Если честно, нет. Сейчас идёт процесс переформирования общественных советов при разных государственных департаментах и структурах. Из каких-то советов я вышла сама, в какие-то меня уже не приглашают.

- Моя «официальная» общественная деятельность началась года четыре назад, когда на «Эхе» появилось много социально значимых проектов, которые мы сами генерировали и информационно сопровождали. Мы поддерживали велодвижение, был также профориентационный проект «Право на творчество» для детей, живущих в интернатах. Следующей точкой развития стало приглашение войти в состав Общественной палаты Кировской области, оно поступило от правительства.

- Главная причина, почему я пошла в ОПКО, была даже не в необходимости поддержать наши проекты. Тогда и у меня, и у наших слушателей мнение об Общественной палате было очень размытое: никто не знал, что это за орган такой, чем он занимается, что за люди в нём сидят, действуют они самостоятельно или правы те, кто называет Палату карманным органом власти. Я пошла туда именно как журналист, чтобы понять, как всё это работает изнутри. Плюс была ещё вторая задача, которая всегда стоит перед любым журналистом, - найти интересных людей, которые являются двигателями прогресса и влияют на различные процессы. Вот это были две главных причины, и они до сих пор такими остаются.

- Да, конечно, ты не принимаешь решения. Но если ты высказываешься, если часто, открыто озвучиваешь разные мнения и предложения и выносишь это в паблик, то влиять можешь. Я ни разу не жалею о том, что пошла в Общественную палату: это серьёзный опыт для меня как для человека, гражданина и журналиста. Кстати, свои журналистские задачи я решила: многие члены Палаты стали постоянными экспертами и спикерами в нашем эфире.

- Насчёт эффективности Палаты в целом не могу сказать, правда. С работой одних комиссий я знакома больше, с работой других - меньше. Активно работает группа по тарифам, по ЖКХ, вопрос по мусорному полигону в Осинцах впервые громко зазвучал именно в ОПКО. Очень острые проблемы поднимаются, и всем, в том числе и мне, хочется, чтобы они решались мгновенно. Когда смотришь снаружи, кажется: ну чего тут думать, ну глупо же, несправедливо, надо срочно закон принять, прекратить или начать, виновных наказать, достойных поставить у руля. Мне и сейчас сложно смириться с бюрократическим темпом принятия решений или с формулировкой «ну что мы можем - только рекомендовать». Однако в Палате нет партии большинства, поэтому споры возникают жаркие. И ни чиновникам, ни правоохранителям, ни специалистам не стесняются поставить на вид их ошибки, также как и спросить их совета для лучшего понимания ситуации.

- Разговоры о том, что Сан Саныча Галицких переводят на другую работу в совет ветеранов, шли в последние пару месяцев. За неделю до пленарного заседания Палаты был совет ОПКО, после него всем членам разослали письма: мол, вот прошёл совет, Сан Саныч говорит, что он уходит, предлагаем выдвигать кандидатуры на должность секретаря. Некоторые члены Палаты вообще не увидели этого письма, потому что обычно в один электронный ящик валится и рабочая почта, и личная, и общественная. А потом ты получаешь повестку заседания, где сразу за вопросом о том, чтобы отпустить Сан Саныча, следует пункт о выборе нового секретаря, и там один человек. Как мне потом говорили старожилы Палаты, никогда такого не было, чтобы выбирали из одного человека. Всегда было 2-3 кандидата, и некоторые выборы были довольно горячими: кандидаты защищали свои программы, агитировали за себя, были группы поддержки - в общем, всё, как положено на настоящих выборах. А тут получалось, что нам нужно отпустить Сан Саныча и тут же выбрать нового секретаря, причём уже конкретного человека. Многие члены палаты говорили, что испытали чувство унижения из-за такой повестки и из-за настойчивости организаторов в том, чтобы принять такое решение.

Голосование действительно было протестным. И протестовали общественники не только против того, чтобы уходил Галицких, а против навязанного, по их мнению, решения Министерства внутренней политики. Конечно, Министерство активно следит за тем, что происходит в ОПКО, но контролировать в такой манере оно не должно. Не знаю, насколько Общественная палата дискредитировала себя в глазах общественности, потому что «широкие массы», возможно, вообще не знают о существовании ОПКО. Но если бы выборы прошли по предложенной схеме, вот тогда Общественная палата полностью бы себя дискредитировала, в том числе в своих собственных глазах.

- Безусловно. Я за ОПКО рада - за то, что произошло на пленарном заседании. Значит, ещё есть заинтересованные в деятельности Палаты люди, в её самостоятельности и результативности. Я думаю, если бы всё прошло гладко - «сняли-назначили» - для меня это был бы повод задуматься о том, оставаться ли в ОПКО и тратить ли нанеё своё время.

- Это было от усталости (смеётся). Да, у меня были разногласия с некоторыми членами Палаты, с тем же Маратом Ошеровичем Френкелем. Но битва между двумя принципиальными людьми с разным видением ситуации - это одно. А битва с молчаливой толпой - это совсем другое. Если Палата превратится в молчаливую толпу, что там делать? С кем и за что там биться?

- У меня есть такое опасение, что со сменой лидера Общественной палаты может произойти некая её консервация. Этот процесс начался с изменения схемы формирования ОПКО, когда право формировать треть Палаты получило областное Заксобрание. И вполне возможно, что мы придём к той истории, когда Палата перестанет быть хоть каким-то инструментом влияния. Во-первых, потому что там появились люди, которые вообще не понимают, что они делают в Палате, их туда завели просто по списку, как в своё время завели многих депутатов в ОЗС. Во-вторых, потому что меняют активных лидеров, и давление Министерства внутренней политики, очевидно, растёт. И в-третьих, те члены Палаты, кто ещё активен, разочаруются в этом инструменте и будут искать другие способы реализации собственных идей. И это может произойти достаточно быстро. Мы уже в этом году увидим, как будут развиваться события.

- Ой, нет. Я очень эмоциональный человек и я не дипломат. Это не моя совершенно роль. Я креатор, вдохновитель, пробивальщик, коннектор…

- Да, и муза тоже (смеётся). Во главе Палаты должен стоять человек с холодной головой, уравновешенный, с принципами, готовый отстаивать свою позицию, не пришедший на должность под давлением.

- Эта история не про приручение, а про сотрудничество на благо города. И она сложилась после знакомства с [главой администрации Кирова] Ильёй Шульгиным. Как мы с ним знакомились, ты прекрасно помнишь: мы вместе однажды подошли к нему в коридоре правительства.

- Да, Илья Вячеславович ещё не был назначен главой администрации, но все уже знали, что он им скоро будет. Мы пытались его убедить в том, что мы не кусаемся и с нами можно и нужно взаимодействовать. Потом была встреча в администрации, и первое, что я сделала - это позвала всех знакомых ребят, занимающихся городскими проектами, за которые, я знала, можно поручиться, презентовать, обосновать. И когда мы собирались у Шульгина в мэрии, это была последняя надежда для многих. Не только Гриша Долгих заявлял, что опускаются руки и есть много предложений из других регионов, где его ждут. Тогда точно также об этом задумывался [координатор движения «Красивый Киров»] Толя Курбатов, и он этого не скрывал. Потому что активисты обмениваются опытом, ездят на различные конференции, фестивали и конгрессы и видят, как в других регионах выстраивается работа, как там всё движется и развивается, а у нас всё глухо, как в танке. На активистов с их урбанистическими проектами в Кирове тогда практически никто не обращал внимания.

И при первой же встрече у Шульгина было решено, что будет организована рабочая группа. «Киров меняется» не было названием, которое выбрали и утвердили, просто решили в тот момент, что неважно, как мы будем называться, надо действовать. В течение первого года мы с активистами довольно регулярно встречались, итогом этих встреч стал первый урбанистический форум, о котором мы в своё время даже мечтать не могли.

- У меня тоже после форума, как и у многих, была эйфория и ощущение абсолютного взаимопонимания. То, что говорил Шульгин, как он слушал людей и включался в дискуссию, и вообще то, что многие чиновники пришли на форум, слушали экспертов и говорили с нами на одном языке, вселяло уверенность, что сейчас всё заработает, сейчас всё пойдёт. После эйфории пришёл страх: что дальше, а получится ли? К концу года наступило опустошение: пришла зима, а она тормозит все процессы. Сразу со снегом на нас обрушились финансовые проблемы, началась череда кадровых перестановок в мэрии, одни чиновники начали приходить, другие уходить, и некоторые уходы были похожи на побеги.

Но не эти приходы-уходы приводят к тому, что руки опускаются и крылышки складываются, ещё не распустившись, а позиция тех чиновников, которые были и остаются, и только на всё это посматривают, покуривая в сторонке: «Ну-ну, много вас тут таких было, а мы тут всех пересидим, пусть всё идёт, как идёт». Это самая страшная позиция, на самом деле. Ведь вот же есть идея, и не просто идея, а с обоснованием, и не надо тратить деньги из муниципального бюджета, потому что есть бизнес, который готов финансировать. Но на всё это такой чиновник говорит: а вот такое правило это запрещает, а вот другое правило это не позволяет. Есть ощущение, что главная цель работы людей этого разряда - не придумать, как сделать, чтобы воплотилось требование горожан, а сделать всё, чтобы оно не воплотилось от греха подальше.

- Да, по одному из проектов, я посчитала, мы с октября по февраль провели официальных совещаний вместе с разного рода чиновниками в совокупности 18 часов. В каждом из них принимали участие от 5 до 12 человек, каждое совещание длилось по 1,5 часа. И итогом всего этого каждый раз было - нет, это невозможно. Хотя кажется, что для всех выгоды - социальные, экономические, точки роста. Потом ты собираешься у Шульгина большой компанией, и он говорит: вам же задача была поставлена - найти правовые механизмы, выработать схему, запустить процесс. Интересно, что на таких совещаниях все эти чиновники, которые говорили, что это невозможно, обычно молчат. И получается кривое зеркало, которое всё искажает.

Помнишь, был такой проект «30 скверов», который я запускала ещё в 2016 году? Там всё было по точно такому же сценарию. Надо развивать скверы в городе, но нет земли. Одно совещание в мэрии - нет земли, второе совещание - нет земли. На третьем совещании образуется [начальник управления градостроительства и архитектуры] Ирина Васильевна Рубцова, которая говорит: как же нет земли, вот у меня книжечка, вот вам 140 адресов, где можно сделать скверы. Тут снесены старые дома, а тут старые гаражи и ямы, эти участки не пригодны для строительства многоэтажек, прямо сейчас можно их брать и делать там скверы, пройдя определённую процедуру. То есть проблема решилась за две минуты. Просто обнаружился специалист, у которого был этот список.

Мы провели голосование за участки, в нём приняло участие 12 тысяч горожан. Но после того, как земля нашлась, следующим было возражение «нет денег». Мы нашли около десяти бизнес-структур, которые были готовы вложиться в обустройство скверов. Но с радостным блеском в глазах чиновника третьего порядка - ура! я нашёл ещё одну проблему! - нам предъявили: а кто всё это будет содержать? Хороший вопрос.

Дальше были переговоры со спонсорами, многие были готовы заключить договор на содержание этих скверов. Такая история существует во всём мире. Есть большие парки, которые принадлежат муниципалитетам, а есть скверы, которые обустроены и переданы на содержание частным лицам или предприятиям - малюсенькие кусочки земли с несколькими деревцами, скульптурой и парой скамеек. Запуск такого механизма в Кирове хотя бы на одном примере спровоцировал бы целый ряд бизнес-структур на то, чтобы такие скверы делать. Но механизм не смогли разработать.

- Из тех, что заявлялось со спонсорами, ни одного, насколько я знаю. В одном месте жители подготовили площадку и даже что-то посадили, но какая-то строительная компания поставила там заборчик, хотя ничего строить не стала. Жители возмутились, но чиновники ничего не сделали. В другом месте - это очень яркий пример, и вы о нём писали - сквер на улице Менделеева. Там прошла работа с жителями, их объединили, они своими руками высадили растения, сколотили скамейки и качели, планировали на следующий год развивать сквер дальше. Но вдруг начались жалобы на то, что кто-то там отдыхает и мешает остальным, и параллельно появилась история, что на самом деле на этот участок есть планы у строительной компании. Чиновники это яростно отрицали. Что мы видим сейчас? Дома рядом со сквером сносятся и там собираются строить. Здесь был чистой воды обман, причём такой, ответственность за который никто не понесёт. А виноватыми оказались активисты: что-то там такое наколотили, что-то такое небезопасное сделали, обманули всех людей и пообещали, что здесь будет сквер. И что получается? Подрывается доверие к лидерам общественного мнения, к активистам, и инициатива чахнет.

Было несколько мест, где началась работа по созданию скверов, но то высоковольтная линия, то заборчик, то подземные коммуникации, то вообще город не смог документов выдать на работы.

- Я думаю, на тот момент я сделала всё, что могла. Мы нашли активистов, они организовали жителей, мы договорились с бизнесом, который профинансирует этот проект - дальше была чисто работа чиновников. Сбор и согласование документации, проверка коммуникаций, выработка схемы по последующему содержанию. И эта работа ни по одному скверу не была сделана.

Чиновников я тоже могу понять, они боятся. Сейчас такое происходит с чиновничьим аппаратом везде: денег нет, а собственная инициатива наказуема, вплоть до срока. Над всеми висит дамоклов меч, и это такая странная абсурдная ситуация: они не могут выполнять в полной мере свою работу, потому что находятся в атмосфере постоянного страха. Но по сути бюрократы как специалисты с определёнными знаниями и полномочиями, обладающие знанием законодательной базы, плюс депутаты, которые могут эту законодательную базу совершенствовать, должны исходя из запросов горожан эти механизмы вырабатывать - как эта идея будет осуществляться наиболее эффективным способом. Вот в Кирове до сих пор эта история не сложилась и пока не складывается.

Но никто не отменял того, что всё-таки удалось найти свободные участки, что благодаря этому проекту удалось выявить и объединить активных людей, никто не отменял того, что с этого проекта запустилось активное урбанистическое движение в городе и началось просвещение чиновников, горожан и бизнеса на эту тематику. Поэтому я не могу сказать, что этот проект был на 100% неудачный.

- Мне кажется, история про то, что такое бюрократия и как она работает - она для всего мира примерно одинаковая. И тут выход только в политической воле и сильном лидере. На этот фактор чаще всего ссылаются успешные города и регионы по всему миру. Даже чаще, чем на наличие финансов.

Шульгин сейчас держится, как стойкий оловянный солдатик. Но до сих пор есть ощущение, что вот есть Илья Вячеславович и есть масса чиновников, которые говорят: море волнуется раз, море волнуется два, мы всё переживём и ничего не будем делать. Нет могучей кучки, нет критической массы чиновников-делателей. Хотя достаточно небольшого количества человек, которые были бы принимателями решений, которые бы настроили систему и не боялись брать на себя ответственность и которые бы ставили задачи и внутри короткого промежутка времени, и стратегически тоже мыслили. Нужны люди.

Во-вторых, нет примеров, которые должны были свершиться быстро, ярко и чётко. Но, с другой стороны, взять ту же транспортную схему. На Урбан Форуме рязанским разработчикам по их наброскам транспортные эксперты предъявили претензии. Какой результат мы имеем сейчас? Город официально заявил, что он не примет работу. Это не результат? Ещё какой результат.

По Люльченке. То, что сделали ребята за несколько месяцев, я считаю, что это офигенный результат. И все эти 18 проектов благоустройства, которые прислали на конкурс, надо в итоге реализовать на Люльченке. Она длинная. Я знаю [руководителя проекта] Костю Кропанева много лет, он никогда ни в какой активистской деятельности замечен не был, это такой огромный челлендж и для него, и для всей его команды.

Я считаю, что очень серьёзно чиновникам и, скорее, даже депутатам нужно задуматься о велошколе. Вы сделали шаг, вы дали помещение, но за год не смогли найти спонсоров, чтобы его отремонтировать. При том количестве крупных предприятий на Филейке это нонсенс. Представлены социальные последствия, один из самых криминальных районов города может получить лучшую спортивную инфраструктуру, люди будут вовлечены в позитивный процесс. Ваша задача - чиновников, депутатов, бизнеса - формировать городскую среду, в которой вы работаете. Если бы сейчас появилось решение с велошколой, это был бы уже показатель.

- Всегда существовало мнение, что журналист не должен заниматься общественной деятельностью, он не должен вступать в партию, он не должен идти в депутаты. Но сейчас всё изменилось категорически. «Чистым» журналистом можно быть только в Москве, потому что там их много, можно получать хорошую зарплату и быть абсолютно не включённым ни в какие общественные процессы. Но журналисты в регионах, особенно те, кто имеет своё лицо и репутацию, всегда были общественниками. Потому что они всегда в центре событий, они знают людей и знают, как их сконнектить. И если нужна помощь, то сначала идут к ним, а не к депутатам, к примеру.

Я работаю в дискуссионных программах, в ток-шоу. Конечно, мне нужно сохранять баланс, если спорят две стороны, но если есть тема, где я могу высказаться, в том числе как общественный деятель или даже просто как журналист, слава богу, формат нашей радиостанции не только позволяет это делать, он ещё и поощряет. У нас такое СМИ, где мне можно счастливо совмещать эти вещи. Они только помогают друг другу.

- Я всегда думала не о том, чтобы уехать, а о том, что хорошо бы жить в другом месте. Более тёплом, красивом, денежном. Ну, как каждый думает - хорошо бы жить у моря или в лесу, босиком выходить из дома, кормить с руки оленей и так далее. У меня никогда за всю мою жизнь не было мысли, что я хочу уехать вот туда-то, и чтобы я предпринимала для этого какие-то шаги. То есть намерений у меня никогда не было. Но желание жить в другом месте - да. Именно поэтому я хочу это место, в котором я нахожусь сейчас, преобразовать в другое.

У меня есть страх состариться и умереть здесь. Пока я молода и трудоспособна, я могу ездить и общаться, я могу менять что-то. Но состариться в такой стране и в таком городе - в том плачевном состоянии, в котором они находятся сейчас, с теми пенсиями и перспективами, которые есть сейчас, - это очень страшно. Это единственный мой страх, поэтому я пытаюсь что-то изменить. Мне кажется, это желание любого нормального человека - преобразовывать место, в котором он живёт.

- Мне не проще. Я очень к людям привязана. Это я не к тому, что здесь в Кирове какие-то особенные люди. Я легко знакомлюсь, но я сложно прирастаю. У меня о-о-очень сильно ограничен круг людей, которые являются моей поддержкой и опорой. Пока большинство из них здесь.