Чернобыль глазами кировчан. «Вот представьте абсолютно пустой Киров. Страшно?»

Заболевания щитовидной железы, сердечно-сосудистой системы, бесплодие, рак - это далеко не полный список болезней, с которыми столкнулся каждый, кто участвовал в ликвидации последствий катастрофы в Чернобыле. Для работы в зоне "отчуждения" призывали через военкоматы. Однако точное число ликвидаторов - 650 тысяч человек - существует только на бумаге. В реальности их было гораздо больше, говорят участники тех событий. Из Кировской области по линии военкомата туда были направлены 4,5 тысячи наших земляков. На сегодняшний день в живых остались чуть более 1,5 тысяч.

Они создали свое общественное объединение "Союз-Чернобыль", будучи вынужденными отсуживать у государства компенсацию за безвозвратно потерянное здоровье, потому что законы традиционно не успевали за жизнью, усугубляла ситуацию неразбериха с документами. Кроме этого, они хотели просто помогать друг другу в трудных жизненных ситуациях, которых могло бы и не быть без того рокового взрыва на четвертом энергоблоке.

О том, как кировчан призывали в "зону отчуждения", как люди делали карьеру на всесоюзной трагедии, и почему катастрофа еще не закончилась – в нашем материале.

- Женщин посылали только после 45 лет, тех, у кого уже были дети. Я работала в лагере в Житомирской области, где потом рождались дети без рук, без ног, где рождались свиньи с двумя головами. Из Припяти вывозили беременных и говорили: "Ничего страшного, всё будет нормально". Но все было ненормально. Катастрофа не кончилась, она продолжается. Период распада - 300 лет.

В Кирове я работала в санэпидстанции. А там - в лагере, где жили военные строители. Это были ребята, которые годились мне в сынки. Они строили "саркофаг". В мои обязанности входила профилактика кишечных заболеваний и радиационных сект. Раз в пять дней я вместе с бригадой, которая измеряла фон жилых помещений и столовых в жилом лагере, выезжала на осмотр.

Когда мы приходили в жилую зону, там зашкаливало. А почему? Люди ехали оттуда, а вокруг осень: груши, яблоки - это все было в лесополосе. Но ничего не пахло, ничего было не видно. Они останавливались и собирали. Они все это ели! Но они не понимали, их не проинструктировали. И получилось так, что в один прекрасный день была невозможно высокая радиация. И научный сотрудник из нашей бригады, он им прямо так и сказал: "То, что вы все простерилизовались и не будете иметь детей - это однозначно, но все вы еще и скоро погибнете". А у меня дочь была в возрасте этих ребят.

Первый скотомогильник заложили моментально, а потом уже некуда было класть. Не предусмотрели. Было очень много нарушений. Были заведены дела, очень много дел. Кто ведь за чем ехал. Кто ехал работать, а кто - делать карьеру. Товарищ Рыжков, который был председателем комиссии,приказал считать радиацию «по высшему». Скажу на примере температур. 37 - температура нормальная, а он сказал: 39 - температура нормальная. Поэтому ребятам, особенно сверхсрочникам, даже не проставляли радиацию, а на самом деле она у них была. И еще, когда я приехала в Киров, был приказ министра вооруженных сил: не брать призывников. А призывников брали и отправляли туда в химвойска. И когда я увидела молодого человека на двух костылях, я плакала. За что?

Естественно, Чернобыль изменил мою жизнь. Я уехала туда со свадьбы своей дочери. Вернулась совсем другой. Я увидела, что государство - это такой орган, который не защищает людей. Я открыла это для себя в 45 лет. Меня удивляло, как люди не очень интересуются, и как государство нас оболванивало. Я много видела страданий, и когда я оказалась здесь, по возможности, оказывала помощь тем, кто нуждается, потому что многие нуждались.

- Мне было 28 лет. Я работал мастером производственного обучения в 18 училище, в сентябре был призван. Попал в лагерь «Чебаркуль» Челябинской области, там прошел двухнедельные курсы. Потом самолетом в Белую церковь перебросили, попал в 25-ую мобильно-пожарную бригаду, и на второй день после прибытия мы уже приняли участие в ликвидации. У меня три выхода на станцию. Мыли Припять. Я получил дозу 25, и в ноябре уже был дома. Попал в госпиталь после получения дозы.

Я помню 2 октября, когда мы вошли в Припять. Город пустой. Вот представьте абсолютно пустой Киров. Страшно? Зашли только военные. Животные какое-то время были: собаки брошенные, кошки. Город был разбит по квадратам. Мы начали обрабатывать пятиэтажные дома. Все вещи, которые были в домах, скидывались вниз. Всё это вывозилось. Вся земля вручную вскапывалась, и завозилась "живая" земля. Тяжело было обрабатывать 16-этажные дома. Долго нельзя работать - 3-4 минуты. Потом - в машины, и обратно через всю зону. Тяжелое гнетущее впечатление, безысходность, ну и страх, конечно.

Радиация, она как проявляется? Начинается головокружение, привкус металла во рту, и слабость сразу. Но мы об этом не думали, старались побыстрее все выполнить. Не думали ни о каком подвиге.

Перед нами выступали врачи. Особенно после заданий, в столовой. Нас заставляли есть, а после радиации есть не хотелось, и пища переваривалась плохо. Выступал профессор, он сказал, что лет через 20 все начнет проявляться. Стронций поражает костную систему, а цезий 137 - это очень опасная вещь. У меня была превышена норма, я попал в госпиталь.

Конечно, жизнь была бы другой, если бы не Чернобыль. Но это нужно было. Мы даже не задумывались об этом.

- Мне было 39 лет, я поехал по линии военкомата. В то время я работал в проектной организации инженером, заканчивал институт.

Сначала нам никто не говорил, куда мы едем. Потом мы все же узнали, но официального подтверждения не было. У меня соответствующее образование, я понимал, о чем идет речь. А после медкомиссии перед нами выступил полковник и сказал: "Едете в Чернобыль. Вам Родина доверила". 7 августа мы уехали в Чебаркуль на переподготовку, 12 сентября нас отправили на военном самолете в Киев, а оттуда уже в Чернобыль.

Нас из Чебаркуля отправляли партиями. Я там встретил тех, кто уехал раньше. Разговариваю с одним, а у него голос низкий такой, хриплый. Я говорю: "Что с голосом?". Он мне отвечает: "Погоди, скоро такой же будешь". Сначала меня поставили дежурным по бригаде, недели полторы я делал замеры радиации. Потом отправили на саму станцию, у меня 16 выездов.

Облучение давало о себе знать постепенно. Изменения появились еще там. Голос, кстати, у меня тоже сел. Проблемы со здоровьем были разные. Но обращаться в санчасть резона не было. Могли отправить оттуда, потом обратно прислать. Короче, пробыл я там 36 дней, приехал домой, все выбросил, в чем ехал, и начал жить.

Я не считаю себя героем и рвать рубаху по этому поводу не хочу. Герои там были, но основная масса - просто военнослужащие. Тебя призвали - ты выполнил. Мы военнообязанные, что значит "хочу-не хочу"? Это не подлежит дискуссии. Но одного героя я все же помню. Кировчанин Владимир Шустов. Он был неоднократно на крыше блока, замерял уровень радиации на крыше. Были те, кто отказывался туда подниматься. А он делал эту работу.
---

Отметим, в списке героев-ликвидаторов числится еще один наш земляк, нЕкогда ученик кировской 37-ой школы Александр Кудрявцев. Он работал старшим инженером управления реактором реакторного цеха Чернобыльской АЭС. Был одним из первых, кто прибыл на место взрыва: обследовал оборудование реакторного отделения, помогал локализовать аварию. Александр Кудрявцев умер 14 мая 1986 от лучевой болезни в 6-й Московской клинической больнице.

В планах участников тех событий и их родственников - установить в Кирове памятник ликвидаторам Чернобыльской аварии. В Кировской области уже есть два подобных мемориала - в Костино и Кирово-Чепецке. Однако "чернобыльцы" считают, что люди все больше забывают катастрофы минувших дней, не обращая внимания на их губительные последствия. "Шутить с атомом нельзя, мы видели это своими глазами".

Фото: www.kalipsoua.com, Свойкировский.рф