Бывшие коллеги Никиты Белых - о деталях судебного допроса и первой встрече с экс-губернатором после ареста

То, что не зафиксировано в материалах дела, текстовых трансляциях и сводках новостей - мысли и эмоции людей, которые выступили в суде по делу Белых.

В четверг, 1 февраля, бывшему губернатору Кировской области вынесут приговор. Гособвинение запросило для него 10 лет колонии строгого режима и штраф 100 млн рублей. В ходе судебных разбирательств было допрошено 42 свидетеля, в том числе коллеги Белых, с которыми он работал в Кирове. Они рассказывали о его рабочем графике, отношениях с бизнес-сообществом, проблемах со здоровьем, работе местных фондов и модели управления, которую бывший глава региона выстроил в области. Это была их первая личная встреча с Никитой Белых за последние полтора года.

Портал Свойкировский пообщался с теми, кто давал показания по делу Белых. О деталях судебного процесса, эмоциях от встречи и мыслях, с которыми они вернулись в Киров после допроса, - читайте в нашем материале.

Александр Булдаков, бывший замминистра внутренней и информационной политики правительства, куратор Фонда поддержки инициатив губернатора. Сегодня - предприниматель, член Общественной палаты Кировской области

«В ходе заседания он много времени проводил с закрытыми глазами»

Я узнал, что суд будет проходить в СИЗО «Матросская тишина», только за сутки до заседания. Думал, что поеду в обычный суд. Пришёл в изолятор, а там такой тамбур - два на четыре метра, где все толпятся: те, кто пришёл на свидание к заключённым, журналисты, другие люди. Я теперь представляю, каково журналистам, которые пытаются туда попасть. Мне выдали пропуск, сказали: «Ждите, за вами придут». На мой вопрос на КПП, нельзя ли подождать где-то, где потеплее, мне сказали: «Теоретически можно, но если за вами не придут, то вы отсюда не выйдете». Я подумал, что лучше снаружи подожду. Где-то через час меня встретил сотрудник ФСИН, и мы пошли в комнату, в которой проходило заседание. При проходе были изъяты все электронные устройства, в том числе часы. Когда я поднялся на этаж мимо всех этих антуражей, Никита Юрьевич в это время тоже шёл по коридору. Я увидел его первый раз за эти полтора года.

Мы успели только поздороваться, разговаривать было нельзя. Зашли в комнату. На тот момент я ещё не понимал, что эта комната и есть зал судебного заседания. Меня завели, зашла судья, все встали, она села за стол напротив меня, и я спросил: «А что, суд уже начался?» Она говорит: «Да, присаживайтесь», - и тогда я в недоумении сказал: «Как-то я по-другому всё это себе представлял». Засмеялись все, включая судью.

Комната примерно 15 квадратных метров: мой стул - стул свидетеля в центре комнаты, передо мной судья, рядом с ней секретарь суда, Никита Юрьевич с адвокатом практически в метре от меня по правую руку, прокуроры в метре от меня по левую руку. Ну то есть, такое суперсемейное мероприятие (улыбается - прим. ред.). И за моей спиной на оставшемся месте журналисты, которые ручками записывали всё в блокнот, потому что вся электроника изъята.

Последний раз я видел Никиту Белых похудевшим, подтянутым, он тогда только начал входить в хорошую физическую форму, по рекомендации врачей стал принимать лекарства, следить за здоровьем... и случилась вся эта история. У него все руки перемотаны какими-то бинтами, в районе запястья здоровенные синяки, врачи каждый час приходят посмотреть, всё ли с ним нормально, передвигается он с палочкой. Жесть, конечно.

Он выглядит уставшим, ему всё это надоело. Думаю, он искренне не понимает, почему это происходит и кому это нужно. Но сломленным его назвать точно нельзя. Потому что сломленный человек - это тот, кто всё бросил, и будь что будет. А он участвует в процессе, чётко по каждому вопросу приводит аргументы, несмотря на то, что ему это делать явно тяжело по состоянию здоровья. Он на 100% отрабатывает и защищает себя.

Я его и раньше наблюдал в стрессовых ситуациях. Когда у него проходили обыски, например. Силовые структуры проводят обыски, и это показывают по всем каналам. А через четыре месяца выясняется, что ничего не нашли, но это почему-то уже не показывают по всем каналам. В этих ситуациях все в правительстве переживают. И мне всегда казалось, что он переживает меньше всех.

Собственно, так и здесь. Я увидел человека очень уставшего, но в то же время очень сосредоточенного. Он постоянно в фокусе. В ходе заседания он много времени проводил с закрытыми глазами. Разговаривал, о чём-то думал, но с закрытыми глазами. Вследствие усталости или болевого синдрома - не знаю.

Комната, в которой всё это проходило, не проветривается. Там есть окно, но оно выполняет декоративную функцию, потому что, во-первых, оно за решёткой, во-вторых, заколочено снаружи. При этом там душно и холодно одновременно. Допрос шёл два с половиной часа, в комнате не было воды для посетителей, Никита Юрьевич пару раз дал мне попить из своей кружки. Судья с довольно усталым видом сидела, всё записывала. Ну то есть такой междусобойчик, где судят губернатора (!). Ощущение несопоставимости масштаба этого исторического момента тому, как это выглядит. А выглядит это, как будто поселковым мировым судом судят того, кто шапку норковую упёр в подъезде. Мне было странно.

Там была Екатерина Белых [жена Никиты Белых - прим. ред.], которую я до этого ни разу вживую не видел, поэтому не узнал. Она сидела в каком-то спортивном костюме и оказалась значительно моложе, чем я её видел на фотографиях. Когда объявили перерыв, я спросил кого-то: «А где Екатерина?» Мне сказали: «Так вот она», - а я её сначала принял за молодую журналистку.

Когда я выступил, были зачитаны мои показания, данные в ходе следствия. В них были расхождения в части дат, сроков и так далее. Ну невозможно помнить досконально события четырёх- пятилетней давности. Показания на суде - более полные, потому что на следствии следователи ещё сами не очень глубоко разбирались в процессах: что за фонд? зачем? Они были довольно подробны в части механики, просто устанавливался хронологический порядок. На суде удалось проговорить причинно-следственные связи этих механических действий. Вот основное отличие допросов на следствии от допросов в суде.

Например, следователи не спрашивали, зачем Никите Юрьевичу было нужно создавать все эти фонды. Спрашивали суммы, сроки, контрагентов и так далее. На суде же мы говорили о логике. О том, что Никита Юрьевич понимал, что в регионе есть задачи, которые или вообще нельзя решить за бюджетный счёт, или нельзя сделать это быстро. Я по просьбе прокуроров приводил примеры акций и проектов, которые за счёт нашего фонда финансировались.

Самый простой пример - поисковые отряды, которые находят и перезахоранивают останки бойцов Великой Отечественной войны. Один такой отряд нашёл останки солдата, вдова которого сейчас живёт в Кирове. Ей сообщили об этом, и она, конечно, захотела съездить к месту захоронения, по-моему, в Беларусь. А ей больше 90 лет. Она написала в правительство области письмо с просьбой помочь ей добраться до места с сопровождающим. Очевидно, что ни в одной областной госпрограмме нет статьи расходов «Отправить бабушку на могилу погибшего мужа». Вроде нужная вещь, но в бюджете такого нет. И даже в резервных фондах нет. И когда Никита Юрьевич ставил визу «Оплатить из фонда», одной рукой на бланке правительства мы писали ей «Вынуждены отказать в связи с тем, что финансирование такого вида расходов в бюджете не предусмотрено», а другой рукой покупали билеты, бронировали гостиницу, и бабушка ехала.

Это же касается проектов в сфере культуры: фонтаны, скульптуры, поддержка музыкальных школ, домов культуры в районах и так далее. Было много спортивных проектов: уличные тренажёры, приобретённые за счёт фонда, до сих пор пользуются популярностью у жителей Кирова и районов области.

Прокурор спрашивала, не является ли пиаром то, что губернатор перечислял свою зарплату в эти фонды. Тут, во-первых, надо понять, что она вкладывает в слово «пиар», но в данном случае это как раз к вопросу о том, что было не сказано в ходе следствия, но сказано в суде. Своим примером губернатор хотел показать, что если уж он - человек, который здесь не родился, - вкладывает личные средства в развитие области, то местные предпринимали точно могли бы это делать. И они делали.

Если допустить, что государственное обвинение относилось к моим показаниям не как к показаниям сотрудника правительства, а принимало бы их как истину, то, безусловно, эти показания важны. Они и являются истиной, поскольку всё, что мной говорилось, подтверждено документами, которые изымались в ходе следствия и были потом возвращены. Но по факту мои показания - это уже 26-ой день суда, судья и прокуроры много чего слышали до этого. Более того, мне кажется, прокуроры как гособвинители пришли на этот процесс именно обвинять. Поэтому, как бы внимательно они меня ни слушали, мои слова они пропускали через призму собственных убеждений. И с этой точки зрения, к сожалению, эффективность этих показаний близка к нулю. Но это лишь мое оценочное мнение.

Когда меня попросили дать показания, у меня было два варианта: дать их по видеосвязи из Кирова или поехать на суд в Москву. Я выбрал второе только для того, чтобы увидеть Никиту Юрьевича. Для меня важно было оказать ему моральную поддержку. Безотносительно сути вопроса, просто по-человечески посмотреть ему в глаза. Потому что мы работали долгое время, я считаю, было сделано много важного, и горжусь тем периодом работы в правительстве и тем, что было сделано.

Когда арестовали губернатора, было непонятно, куда история будет развиваться. Но самое непонятное для меня то, что ему не дали возможность объяснить ситуацию. Со всех сразу были взяты подписки о неразглашении, и версию Никиты Юрьевича мы услышали только на суде.

Конечно, система работы в правительстве была уже выстроена, уход губернатора сильно повлиял на моральную сторону вопроса, но не на содержательную - поезд продолжал ехать. Но после того, как было принято решение об отставке Бориса Веснина [зампред правительства области, министр внутренней и информационной политики - прим. ред.], у меня уже было понимание, кто его заменит. Было очевидно, что взгляды на вопросы внутренней политики у нас с моим новым руководителем отличаются, поэтому 30 сентября 2016 года был мой последний рабочий день в правительстве. Хотя меня никто не выгонял, и были даже определённые обиды со стороны нового министра, связанные с моей отставкой.

Если о том, как изменилась моя жизнь за последние полтора года, то она изменилась достаточно сильно. Я стал заниматься спортом, похудел на 15 кг, стал больше времени уделять семье. То, что раньше казалось мне нормой жизни, после ухода из правительства начало казаться какой-то средневековой дикостью - все эти совещания, ненормированный график. При этом при Никите Юрьевиче был грамотный подход: меня никогда не спрашивали, где я был, меня спрашивали, что я сделал. Но всё равно много временных ограничений. И когда ты выходишь из этой системы, сразу начинаешь понимать, чего ты был лишён.

Я вполне отдаю себе отчёт, что мои показания в поддержку «опального» губернатора не самым лучшим образом влияют на мои карьерные перспективы сейчас. Но мне в этой ситуации было важнее оставаться человеком, потому что всё, что я сказал на суде, - это правда.

Андрей Усенко, вице-президент Вятской торгово-промышленной палаты, член Общественной палаты России, бывший руководитель благотворительного фонда «Вятка»

«Он между вопросами спрашивал, достроили ли в Кирове космический центр»

В день допроса я приехал в Москву и встретился с адвокатом, поскольку был заявлен как свидетель защиты. Сначала допрашивали свидетелей обвинения, насколько мне известно, я был в их числе, но перед Новым годом обвинение заявило, что прекращает допрос своих свидетелей. В новогодние праздники звонил адвокат Белых, спрашивал, смогу ли я приехать.

У меня не было волнения за то, о чём меня могут спросить. Мне нечего скрывать, наоборот, вся недолгая деятельность благотворительного фонда «Вятка», по поводу которого суд интересовался, абсолютно прозрачна (фонд «Вятка» был создан по инициативе Никиты Белых для реализации благотворительных проектов, направленных на благоустройство города Кирова, в частности, ремонт фасадов исторических зданий и установку фонтанов - прим. ред.). Было волнение по поводу самой процедуры: и участия в судебном заседании, и допроса, и того, что увижу Никиту Юрьевича спустя полтора с лишним года. Было понимание, что он находится не в лучшем физическом состоянии, и не совсем понятно, что с его состоянием психологическим. Понимать, что увидишь за решёткой человека, с которым так или иначе работал длительное время, - это тяжело. Поэтому я ехал с тяжёлым сердцем, что так всё сложилось и идёт к завершению.

Мы ожидали в фойе, и его [Никиту Белых] привезли. Из одних дверей вывели, завели в другие. Он шёл в сопровождении сотрудников полиции, к одному из них был прикован наручниками, второй шёл с собакой. Да, он хромал, и видно, что полтора года в СИЗО сказались на его здоровье. Но когда шёл мой допрос, у меня не было ощущения, что в нём есть какие-то психологические или нравственные изменения. Не сложилось впечатление, что он сломлен или подавлен. У меня, на самом деле, не было и мыслей, что его это сломит. Я не ехал с ожиданием увидеть человека, поставившего на всём крест. Это совпало с тем, как я о нём думал.

Читая текстовые трансляции из суда, ты не можешь понять, с какой интонацией человек говорит те или иные вещи, говорит он их от безысходности или это уже как по накатанной, что он вкладывает в свои слова. А здесь, когда ты лично его видишь, и, более того, он с тобой общается, имея право задавать вопросы, ты понимаешь, что психологического слома у него нет. И по отдельным деталям, когда он между вопросами спрашивает, достроили ли Космический центр в Кирове, ты понимаешь, что это не дежурный вопрос для суда, потому что суду и вопросы-то были особо не интересны. Для него это всё ещё его история и ему это важно, потому что это дела, которые остались незавершёнными. Это тот Белых, которого мы знали.

К сожалению, в целом на допросах свидетелей защиты создавалось впечатление, что всё уже решено. Это довольно гнетущая ситуация. И одно дело, когда ты за трибуной свидетеля это чувствуешь, а другое - когда понимаешь, что человек за решёткой тоже это понимает. Ты сейчас выйдешь из зала и этот эпизод для тебя будет завершён, а он там понимает, что всё, что сейчас происходит, - это его жизнь. И то, что с ней делают извне, важно только для него. Потому что все остальные сейчас разойдутся по домам, сходят в магазин, поужинают, лягут спать в свои постели, а от него ничего не зависит. И насколько я понимаю, для него это очень тяжёлая ситуация, как для любого деятельного и неравнодушного человека. Когда происходит то, на что ты не можешь повлиять, это очень тяжело. Ещё тяжелее, когда это происходит с тобой, а ты не можешь ничего сделать.

Когда я вышел из зала суда, не было ни радости, ни разочарования, было лишь ощущение чистой совести, с которым я буду жить всю жизнь.

Фонд «Вятка» мы закрываем, мной как руководителем подано заявление в суд по поводу ликвидации. Тот объём проектов, которые мы смогли реализовать, завершён, и здравый смысл подсказывает, что попытки продолжить деятельность фонда не будут иметь успех. Изначально он создавался для реализации двух проектов - по ремонту фасадов зданий и по установке фонтанов в городе. Но вообще мы видели в этом масштабную цель - формирование культуры благотворительности в регионе, знание о ней, умение это делать, обучение фандрайзингу, некое объединение общественных структур. А ремонт фасадов - это лишь проект. К сожалению, не случилось. Бэкграунд фонда сейчас таков, что… К каждому не подойдёшь и не объяснишь, что на самом деле фонд не имел никакого отношения к каким-либо противоправным действиям, он работал всего три месяца. А в головах людей ассоциативный ряд, с которым бороться не имеет смысла: фонд «Вятка» - Белых - взятка.

Что касается меня, для людей, которые хоть немного меня знают и понимают ситуацию, этого бэкграунда нет. Они понимают, что никакого отношения к тому, в чём сейчас обвиняется Белых, и вообще к каким-то нелегитимным действиям ни фонд, ни я отношения не имеем. А так как именно такие люди в основном составляют круг моего общения, то для меня репутационных потерь и проблем нет. Кто не знает или предпочитает делать собственные выводы, это их право.

Я честно сделал то, что должен был сделать. Планировалось, что фонд мог бы отреставрировать порядка 20 фасадов, мы смогли отреставрировать 6. Это то, на что мы успели собрать деньги до сложившейся ситуации. Я более чем уверен, что нам удалось бы реализовать всё в полном объёме, если бы не эта ситуация. Что касается задачи формирования культуры благотворительности, это история, в которой невозможно сказать: «Всё, мы достигли результата». Она бесконечная и небыстрая. Но понимая, что здесь совпали бы потребности общества и понимание со стороны власти, определённые результаты были бы достигнуты. И с точки зрения обучения наших НКО, и с точки зрения некоего централизованного фандрайзинга, и с точки зрения повышения прозрачности этих процедур.

Я засмеялся, когда прокурор спросила, как, по моей оценке, ремонт фасадов повлиял на явку избирателей. Что она хотела от меня услышать? Какие-то процентные показатели? Честно говоря, я не очень понимаю, почему вообще эта тема возникала при допросе почти всех свидетелей. Говорить о том, что что-то в нашей жизни не связано с политикой может только человек, который плохо понимает процессы, происходящие в обществе. Когда мне задали этот вопрос, я сказал, что, конечно, понимание того, что деятельность фонда в части благоустройства города будет восприниматься людьми положительно в том числе и в адрес власти - да, это осознание у меня есть. Но так можно сказать абсолютно про всё. Построили дорогу - повлияло на выборы, построили детский сад - повлияло на выборы. Ну послушайте, демократический механизм так и устроен: если власть работает хорошо, её избирают дальше, если власть работает плохо, её дальше не избирают. В этих механизмах все действия власти и заключаются.

Надо говорить о том, что первично. Делается это потому, что власть должна это делать, или потому, что власть хочет, чтобы о ней думали хорошо. Но как это разделить? Поэтому я слегка рассмеялся и сказал, что был бы рад, если бы деятельность фонда сформировала у граждан положительные настроения. Но есть много гораздо более значимых факторов в предвыборной гонке, нежели ремонт шести фасадов.

Дмитрий Матвеев, бывший зампред правительства Кировской области, сейчас - министр здравоохранения Пермского Края

«Его проблемы с ногой раньше не были настолько острыми»

Мой допрос проходил в изоляторе «Матросская тишина». Я приехал в Москву, сразу отправился туда. Каких-то ярко выраженных чувств не помню, всё было ровно, я просто настроился морально. Допроса ждал недолго, около часа. В это время ни о чём особо не думал.

Это была небольшая комната, в которой находились судья, два прокурора, адвокат, четыре журналиста и Никита Юрьевич. Он был достаточно бодр, но выглядел болезненно. Для меня его проблемы со здоровьем, в общем-то, не новость, я знал о его болезнях, но проблемы с ногой раньше не были настолько острыми.

Во время допроса гнетущей атмосферы не было. Мне задавали вопросы, я на них отвечал. Хоть прошло много времени, вспомнить какие-то вещи было довольно просто, потому что они были связаны с известными событиями, контрольными датами. Например, поездка в Набережные Челны 15 марта 2012 года (по версии обвинения, это одна из возможных дат, когда предприниматель Альберт Ларицкий мог передать Белых первую взятку в 200 тысяч евро через директора НЛК Сысолятина и замгубернатора Сергея Щерчкова. Следствие не установило точную дату и время передачи этой суммы - прим.ред.) не была повседневным событием (на суде Матвеев сообщил, что визит в Набережные Челны был связан с изучением опыта обустройства детских садов и фельдшерских пунктов в жилых домах - прим. ред).

Я расцениваю эти показания как свой гражданский долг сообщить суду детали, которые могут восстановить реальную картину тех дней. Именно с этим чувством я вышел с допроса. Не считаю свои показания самыми важными, но точно знаю, что они могут помочь суду разобраться.

Александр Галицких, бывший зампред правительства области, сегодня - секретарь Общественной палаты Кировской области, советник губернатора Игоря Васильева

«Тяжело его таким видеть»

Я не хотел бы об этом рассказывать. Тяжело это всё. И видеть его таким тяжело.

P.S: Вину Никита Белых не признал. В своём последнем слове 26 января он ещё раз заявил о несостоятельности выдвинутых обвинений.