Александр Балыбердин: «Тогда восстановить храм – это как переименовать Киров в Вятку»

В конце 80-х годов прошлого века в Кирове заговорили о восстановлении Успенского собора. Общественность заботило, что в помещении храма, где в то время размещался архив, гибнут фрески, иконостас нуждается в реставрации. Постепенно исчезает историческая и православная святыня. Это было самое благодатное время, чтобы начать диалог с властью.

В рамках исторического блога мы поговорили с очевидцем тех событий, человеком, который волею судьбы стал служителем кафедрального собора, – протоиереем Александром Балыбердиным.

Александр Балыбердин – историк по образованию, священник по призванию – вспомнил события 25-летней давности – освящение Успенского собора Трифоного монастыря в Кирове после восстановления в конце августа 1991 года. Тогда собор был не только освящён, а стал кафедральным – главным в нашем городе. До этого с 1942 года центром духовной жизни в Кирове был Серафимовский храм.

Фото начало 90-х годов. Восстановление собора

Отец Александр, какие события произошли перед освящением собора в жизни города и в Вашей семье?

– За двадцать пять лет в жизнь вошло целое поколение кировчан, которое уже не знает и не помнит, как это было. Напоминать об этом – наш святой долг и обязанность. Люди должны знать, как была выстрадана эта духовная свобода и возможность посещать церковь.

В то время я работал в архиве уполномоченного облисполкома, писал диссертацию. В мои руки попали архивные документы. В период с 1958 года горожане обращались к уполномоченному с просьбами об открытии того или иного храма. Когда сталинское время прошло, и Хрущёв объявил так называемую «оттепель», люди ждали, что храмы будут открываться. Именно тогда было написано много писем в облисполком. Чаще всего просили восстановить и открыть для посещения и молитв Успенский собор Трифоного монастыря.

На фото фрагмент Успенского собора до восстановления

Почему именно его? Ведь рядом находилась действующая Серафимовская церковь.

– Во-первых, потому что в этом соборе находятся мощи преподобного Трифона – строителя вятских монастырей. Во-вторых, те, кто видел этот собор в те годы, знает, что храм был опустошён и закрыт. Здание было разделено на несколько этажей, и там находился областной архив. А в Никольской надвратной церкви был планетарий. Тем не менее, иконы были в иконостасе, рака с мощами преподобного Трифона стояла на месте.

Люди понимали, что храм можно относительно быстро отремонтировать и восстановить, но они не понимали, что Хрущёв пришёл с другой миссией. Ему нужно было доказать верность ленинским идеям. Поскольку ленинская идея в отношении религии была однозначна, как раз он и развязал новую антицерковную кампанию. Поэтому в конце 50-х – начале 60-х годов отдать храм верующим было невозможно.

Фрагмент росписи Успенского собора до восстановления

Каким Вы увидели храм и монастырь в процессе восстановления в начале 90-х годов?

– В это время я закончил исторический факультет пединститута (бывшего ВятГГУ). В нашей семье только родилась старшая дочь Анастасия. С моей супругой Ириной мы пришли сюда, на улицу Горбачева, к Трифонову монастырю. Здесь вся улица была заполнена старыми троллейбусами, отслужившими свой срок.

В собор нас пригласил друг семьи, резчик по дереву, который принимал участие в восстановлении собора. Вы, наверное, удивитесь, но это был Владимир Журавлёв (депутат Кировской городской Думы). Он сказал: «Приходите, я вам покажу процесс реставрации и здание изнутри».

Мы вошли в храм. Весь собор был разделён на несколько этажей. Поднялись по лестницам наверх. Я тогда был удивлён: иконы на месте, хотя ещё не восстановлены, резьба почти полностью сохранилась, и рака с мощами преподобного Трифона Вятского на своём месте. Угнетало, конечно, то, что всё заброшено.

Восстановить храм удалось достаточно быстро?

– За два года. Но если вспомнить историю, то и построен был Успенский собор за пять лет. Это были очень короткие сроки для мастеров XVIII века.

В день освящения мы с Ириной (женой – ред.) пришли к собору. Это был прекрасный солнечный день. Ирина только что родила старшую дочь, и она, как и многие женщины после этого события, не могла влезть ни в одно своё платье. Всё, что ей подошло – это мои джинсы. Надели мы на неё эти джинсы, дочку положили в коляску и пришли на территорию монастыря. Встали там, где сейчас колокольня. К слову, тогда колокольни не было, её построили в 2001 году. На этом месте была временная деревянная колокольня. Она осталась на картинах некоторых кировских художников.

В храм было не войти, людей – битком. Ирина всё-таки захотела подойти поближе. Я вижу, что она немного побаивается – она же в джинсах, причём в мужниных. Всё-таки отважилась и прошла немного вперёд. И тут её какая-то бабушка оговорила: что ты, вроде, в такой день пришла в брюках? Ириша немного расстроилась. Это стало для нас уроком – нельзя вязаться к людям в торжественную и радостную минуту с такими придирками. Так можно испортить весь праздник. Конечно, тогда и думать не думал, что стану священником, и буду служить именно в этом храме. Я ведь только в 1990 году принял крещение.

Если говорить о процессе восстановления собора, это воля и труд многих людей?

– Восстановление ещё не завершено. Но тогда это был действительно титанический труд. Тут надо вспомнить владыку, а тогда ещё архиепископа Вятского и Слободского Хрисанфа, которому верным помощником был тогдашний секретарь епархиального управления, теперь митрополит Казахстанский и Астанайский Александр. Он в годы гонения на церковь не переставал посещать храм. Когда появилась первая возможность восстановить собор, все взялись за эту работу. Это был 1988 год. Очень смелое решение по тем временам. Восстанавливать храм в городской черте не разрешили. Решено было передать верующим церковь в селе Макарье, за рекой, фактически за городской чертой. Если кто-то из совета по делам религии спросит, что это у вас на Вятке творится? Можно спокойно сказать, что храм за городом. В городе всё тихо.

Макарьевская церковь была восстановлена довольно быстро. И тут же началось какое-то «потепление» отношений государства и церкви. Эту возможность использовали моментально. На мой взгляд, здесь огромную роль сыграл юбилей – тысячелетие крещения Руси, который отмечался в 1988 году. Дату впервые праздновали не только на церковном уровне, но и на государственном. Проходили встречи духовенства со светскими руководителями. Если бы не этот великий юбилей, сейчас всё могло бы быть иначе...

Кто из областных чиновников тогда поддержал идею восстановления храма?

– Огромную роль сыграл глава области Василий Алексеевич Десятников. Надо вспомнить добрым словом и мэра Анжелия Михайловича Михеева, который тогда, руководил городом, будучи опытным строителем. Он много помогал и координировал восстановление храма. Активное участие в восстановлении принимал уполномоченный по делам религии Владимир Тимофеевич Бормотов, на место которого после его смерти я пришёл работать в областную администрацию. Огромную часть работ выполняла реставрационная компания «АРСО» и её директор Николай Алексеевич Исупов. Эти люди и многие другие очень активно вложились в реставрацию монастыря.

Что значило восстановление собора для Вятской Епархии?

– Епархии нужен был центр жизни. Уже существовало Вятское духовное училище, епархиальная газета. Какое-то время центром был Серафимовский собор, но Епархия выросла из него, ей стало тесно. Успенский собор и Трифонов монастырь стали символами возрождения православной Вятки.

Начали восстановление, но не успели. После Десятникова пришёл Владимир Сергиенков. Он увлёкся селом Великорецким. Сколько владыка Хрисанф ни убеждал губернатора, что нужно продолжить работы в Трифоновом монастыре, так это и не удалось. Владимир Нилович стал участвовать в возрождении Великорецких храмов, колоколов – это тоже, конечно, замечательно, но работы в монастыре не были завершены.

Восстановление продолжали активные люди – архимандрит Иов Муравьёв, в то время наместник монастыря. Его трудами была восстановлена надвратная церковь в 2000-е годы. Протоиерей Пётр Шак был настоятелем собора с начала 90-х годов, и в течение двадцати лет он жил этим храмом. Вкладывал в него все свои силы, душу и талант. Работы в алтаре выполнял заслуженный художник России Виктор Георгиевич Харлов. Александр Румянцев активно участвовал в восстановлении собора. Это был труд очень многих людей, имён которых мы не знаем. Просто они хотели, чтобы это место зацвело.

Восстановление монастыря было рискованным делом тогда?

– Я сам был достаточно молод в то время, но могу подтвердить, что это было рискованное решение для человека – принимать участие в восстановлении монастыря. Оно требовало мужества не только от верующих, но и от всех людей, которые хотели, чтобы этот монастырь засиял как святыня. Тут огромную роль сыграла интеллигенция нашего города, и чиновничество поддержало.

Например, для главы облисполкома Десятникова это было непростое решение. Нужно было учитывать то, как на это посмотрит Москва. Это, пожалуй, можно сравнить с тем, как если бы сейчас вернули городу названия Вятка. Все чувствуют, что за это ругать никто не будет, а попробуй решись и сделай это.

Я помню, как сам кругами ходил вокруг Серафимовского храма, не решаясь войти на его территорию. Я был студентом исторического факультета, с него большинство шли служить в КГБ или в партию. И вдруг мне надо зайти на территорию собора. Ходил-ходил кругами и вижу бабушку, которая выходит из церкви. Она посмотрела на меня и решительным шагом двинулась в мою сторону. Подошла, взяла за руку и повела в храм. Нужно было большое мужество, чтобы всё это осуществить.

Трифонов монастрырь в начале XX века

Люди верующие чувствуют намоленность этого места? Вы, когда перешли служить из Феодоровского храма в Успенский собор, это чувствовали?

– Да, подсознательно ты это чувствуешь. Я не знаю, у меня нет «намоленометра», я не могу сказать, что можно определить по какой-то шкале, насколько намолен тот или иной храм. Но не всё можно выразить вербально. Некоторые вещи понимаются интуитивно. Поэтому Успенский собор отличается от многих храмов. Как только подумаешь, что здесь люди уже в XVIII веке обращались к Богу, это не может не поражать.

Сейчас в храм приходят дети наших детей. Это люди, которые многого не знают из истории передачи храма верующим в конце XX века. Для них всё, что было до 1917 года – это средние века, глухая античная история. Но когда ты взрослеешь, ты начинаешь понимать, что история живая. Это всё было на памяти твоих родителей, бабушек и дедушек. Это всё живёт и существует в тебе.

Трифонов монастырь. Современный вид