Алена Кузьмина: «Честно? Я за смертную казнь»

Алёна, почему хрупкая и красивая девушка решила стать следователем?
– Это очень долгая и сложная история. Все началось с того, что в детстве я нашла папин сборник кодексов. Он у меня в милиции работал. В тот момент я решила, что, когда вырасту, обязательно стану юристом. Но со временем мечта как-то замылилась, и я забыла, о чём так страстно грезила. Когда я окончила школу, прислушалась к совету мамы и поступила на бухгалтера. В процессе учёбы поняла, что это совершенно не моё, после чего поступила на заочное отделение юрфака в том же техникуме. Мне так понравилось, что я окончательно определилась с желанием стать юристом. Начала проходить практику в следственном отделе милиции. Это стало отправной точкой, и я окончательно определилась с выбором профессии – стать следователем. Мне безумно нравилось выезжать на происшествия. Спустя время судьба привела меня в Следственный комитет.

В обществе бытует мнение, что следователь – это мужская профессия, и девушкам в ней не место. Есть какие-то преимущества у женщин над мужчинами в этой работе?
– Мужчины-следователи, как мне кажется, это такой стереотип, который пора забыть. У женщин действительно есть преимущества, которые уже доказаны временем. Граждане почти всегда более охотно общаются с девушками, сдерживают своё желание нахамить, больше доверяют. С несовершеннолетними, опять же, легче работать. У меня получается говорить с ними на одном языке, чтобы они доверяли, не обманывали, приходили на следственные действия и не скрывались. Также и с потерпевшими. К примеру, девушкам, в отношении которых совершены преступления сексуального характера, проще общаться с женщиной-следователем, чем с мужчиной. Ему они всего не расскажут, могут постесняться. Плюс, у таких потерпевших итак огромный стресс после случившегося, поэтому мужчина-следователь может их несколько отталкивать.

А хвалёная женская интуиция как-то помогает в расследовании дел?
– Если честно, мне пока не удалось это проверить. Я расследовала уголовные дела, в большинстве случаев которых подозреваемый уже был установлен, поэтому гадать и искать преступника мне не приходилось. Все уголовные дела были очевидными.

Есть же ещё женская логика, существование которой мужчины постоянно отрицают…
– Мне кажется, мужчины очень сильно заблуждаются, когда выдают такое (смеётся). Я не думаю, что моя логика как-то отличается от мужской. Приходится и нам, и сильной половине человечества анализировать огромное количество фактов и доказательств, которые есть в уголовном деле.

Давайте поговорим о профессиональной деформации. Она вас коснулась?
- Это просто вопрос «о наболевшем». Следователю постоянно приходится иметь дело с подозреваемыми, криминальным миром и прочими, неприятными людьми и ситуациями. Все это, конечно, изнашивает нервную систему и добавляет усталости. Отсюда развитие профессиональной деформации. От нее никуда не уйти.

В чём она проявляется?
– Во всём: в общении с людьми, в восприятии прохожих. К примеру, на улице я никогда не буду проходить через толпу. Мне неприятно, когда я вижу людей в состоянии алкогольного опьянения – для меня это потенциальные преступники. В общении с молодыми людьми появляются изменения. Ладно, я замужем, но вот мои незамужние коллеги, если с ними попытаются познакомиться на улице, проигнорируют это или дадут понять, что такие знакомства им не нужны. Поработав следователем, уже по одному внешнему виду и поведению человека можно предвидеть его перспективы. В общении с людьми тоже становишься более жёстким. Я стала замечать, например, что не придаю значения каким-то бытовым проблемам. Я на такие мелочи перестала обращать внимание. Всё это можно исправить и самому.

Расскажите о своём первом криминальном деле.
– Дело было обычное, бытовое, но оно мне запомнится на всю жизнь. Двое мужчин в компании выпивали на так называемой «блатхате». Повздорили из-за женщины, подрались, и один другого убил. Когда я приехала на место происшествия, сразу поняла, что это криминал. Дело раскрыли быстро. Далее сбор доказательств, доведение дела до суда и наказание виновного. Сложного ничего не было.

Тогда чем же оно запомнилось?
– На первом «убийстве» я познакомилась со своим будущим мужем.

Романтичным знакомство, конечно, не назовёшь. Кто он?
– Он оперуполномоченный. Мы с ним и раньше пересекались в отделе, но как-то не обращали друг на друга внимания. Моё первое уголовное дело нас свело. Мы стали чаще общаться по работе, потом начали встречаться, ну, а затем и поженились.

Интересный союз, вы прямо, как мистер и миссис Смит. В семье, наверное, полная гармония?
– О да, у нас абсолютное взаимопонимание. Кроме того, он мне часто помогает, когда это необходимо. Может съездить со мной вечером на допрос или вручение повестки. Он всё прекрасно понимает. И я понимаю его.

В июне Октябрьский суд вынес приговор педиатру детской клинической больницы, по чьей вине умер полуторамесячный ребёнок. Вы занимались расследованием этого запутанного и громкого дела. С какими трудностями пришлось столкнуться?
- Когда я побывала на месте происшествия, сразу поняла: что-то здесь не так. Я просмотрела все медицинские документы, которые мне дали перед направлением в морг, изучила результаты анализов, поняла, что они не очень хорошие. После получения справки из морга о причине смерти я ещё больше убедилась в своих догадках. Была назначена экспертиза. Её, к моему удивлению, сделали очень быстро. Выяснилось, что есть причинно-следственная связь между действиями педиатра и наступлением смерти ребёнка. Дело было возбуждено.

Я приступила к сбору и закреплению доказательств. В процессе расследования пришлось столкнуться со многими сложностями, было приложено много сил и времени. Приходилось не спать ночами, думать о том, как доказать вину врача и впоследствии привлечь к уголовной ответственности. Да, у нас было заключение эксперта, но на допрос приходили врачи-коллеги и говорили, что врач молодец, что она всё сделала правильно. А я видела медицинские документы и записи в них, я-то понимала, что педиатр совсем ничего не сделала для спасения малыша, хотя она как врач всё видела и могла предотвратить эту смерть. На этих допросах у меня было очень много эмоций, мне порой хотелось крикнуть: «Что же вы говорите? Ведь маленький человек умер в результате бездействия врача!». К сожалению, этого нельзя было сделать, и мне приходилось сдерживать себя. Но, не смотря на все трудности, мне удалось собрать достаточное количество доказательств, опираясь на которые суд вынес обвинительный приговор. И я поняла, что труды мои были не напрасны – виновный понёс наказание.

До недавнего времени считалось, что дела против врачей бесперспективные.Только в последние время врачебным ошибкам следственный комитет начал уделять особое внимание. В Кировской области за 2015 год суд вынес решения по 5 таким преступлениям. Это счастливый случай, или некомпетентного медика всё-таки можно наказать при любых обстоятельствах?
– Дела, связанные с «врачебным браком» (прим. «врачебный брак» - это доказанная вина медика) – одни из самых сложных и труднодоказуемых. Исход дела зависит, прежде всего, от полноты собранных следователем доказательств, но немаловажным является и заключение эксперта. Следователи – не медики, и самостоятельно они не могут говорить, виноват ли врач и почему. Действительно, раньше подобным преступлениям оказывалось мало внимания. После того, как между следственным управлением и минздравом было заключено соглашение о взаимодействии, мы начали в обязательном порядке выезжать в больницы на случаи смертей, оперативно изымать всю документацию и проводить проверки по каждому факту. Как показал этот случай и несколько других в нашем регионе, подобные дела можно и нужно расследовать, а доказать вину врача вполне реально.

На позапрошлой неделе в Кирове произошло страшное по своей жестокости убийство маленькой девочки. В интернете создали петицию о возвращении смертной казни. Вы как к этому относитесь?
– Честно? Я за смертную казнь. Я считаю, что люди должны нести ответственность, соразмерную совершённому преступлению. Наверное, я могу показаться жестокой, но это моё личное мнение. Я очень эмоционально и близко к сердцу восприняла эту трагедию. Родители потеряли своего ребёнка, человека беззащитного перед взрослым мужчиной, от которого можно ожидать, чего угодно. Тяжёлый, конечно, случай…

Вам по долгу службы приходится иметь дело с педофилами и убийцами. Что вы чувствуете в момент допроса?
– Я стараюсь спрятать свои эмоции глубоко в себя. Следователю в работе они мешают. Если во время допроса я буду переживать свои эмоции, гнев или злость, то могу просто упустить очень много важных деталей, забыть задать важные вопросы, а человек из-за моих эмоций избежит ответственности. Этого нельзя допускать.

Есть в вашей работе минусы, с которыми сложно смириться?
– Конечно, как и в любой другой, минусы есть. Я до сих пор очень тяжело переживаю выезды на происшествия, связанные с детьми. С этим невозможно примириться. Кроме того, все эти потрясения, напряжённый ненормированный график работы, стрессовые ситуации, непременно сказываются на здоровье, что тоже можно назвать существенным недостатком в работе.

В свое время папа не рекомендовал вам идти работать в милицию. Если ваш ребёнок в будущем захочет стать следователем, вы будете его переубеждать?
– Если мой ребёнок скажет, что хочет работать в следственном комитете, я не буду его отговаривать. Пусть сам набьёт эти шишки и поймет, что это не самая простая работа, но своей сложностью она и интересна. Все профессии хороши, и профессия следователя – не исключение.