Аглая Соловьёва: «Амбиции у меня есть, но в отношении поэзии это не работает»

Самоутверждаться через стихи — это не про меня

Продолжи, «поэзия для меня — это»…

- Это потребность на уровне физиологии: есть у тебя есть заноза и тебе её надо вытащить. Случилось у меня какое-то эмоциональное переживание - мне надо вытащить эту занозу. Сказала бы иначе, перевести одно качество в другое.

А когда это у тебя появилось?

- Какие-то литературные способности - рифмовать слова, сочинительство, образное мышление, - у меня с детства. А так, что бы я стихи писала? Началось всё лет с 13, времени первой любви. Плохих стихов я писала тогда очень много…

А когда ты поняла: «Вот оно - настоящее. Я пишу!»?

- Что крутая? (смеётся). Наверное, это середина обучения на филфаке, но, как ни странно, это слава не филфаку, а слава театру. Там, в театре, появилась для меня такая звезда как Ирина Брежнева, появился такой бриллиант в числе моих друзей как Борис Павлович — они, если так можно выразиться, мозг мне подправили немножко. Именно они открыли меня больше, чем я могла бы сделать сама. Это знаешь, как были у меня потребности, но я не знала об их существовании. Словно как бы что-то хочется, но не знаешь что. Вот тебе хочется апельсинов, но ты никогда в жизни их не видела. У меня была такая же потребность, было такое же желание, но я не знала, что это существует. К примеру, когда я училась в школе, я не знала, что существуют какие-то литературные кружки, где пишут стихи, не знала, что это может быть кому-то интересно. Мне казалось, что каждый человек — это богатый мир, и зачем кому-то ещё и моё в нагрузку?

А теперь, когда ты пишешь, это помогает тебе самовыразиться, заявить о себе либо вылить эмоции на бумагу?

- Амбиции у меня есть, но в отношении поэзии это не работает. Я очень тщеславна, с детства у меня завышенная самооценка. А самоутверждаться через стихи— это не про меня.

В одном из интервью ты сказала, что современная поэзия стала массовой, и даже высказала предположение, что, увы, грядущие поколения не родят себе кумиров, подобных Гиппиус и Вознесенскому?

- Сейчас очень много плохих стихов, но много и очень хороших. С обилием в мире открытой и доступной информации, с появлением гаджетов, на мой взгляд, главной задачей человека стало воспитание собственного вкуса. Главное в этом изобилии - выбрать что-то хорошее, что сейчас очень трудно сделать.

- Мне кажется, что сейчас есть несколько поэтических группировок. К примеру, слэмовая поэзия - это отдельное направление, в котором ты не только должен написать хороший текст, но должен ещё и круто его преподнести. Чаще всего авторы делают это сами, причём не так, как это было в 60-е годы, когда поэты декламировали слушателям свои стихи в Политехническом музее. Сейчас всё иначе, да и слэм требует более яркой подачи, там часто сама подача превалирует над текстом. Бывает такое, что текст - крутой, но если его плохо подать, он сразу станет менее понятным и звучным. А может быть и наоборот: какое-то простое, как палка, стихотворение зайдет на «ура», потому что его правильно преподнесли. Никуда не делась и поэзия «толстых» журналов, таких как «Новый мир», «Знамя». На мой взгляд, это такой нафталин, который никто не читает, кроме самих этих авторов. Сейчас пришло время очень молодой поэзии - все подростки старше 13 лет пишут стихи. Есть и сетевая поэзия, и она тоже разная.

К какому поколению людей ты себя относишь?

- Я живу в 2017 году. В то же время я - последнее советское поколение. В школу я пошла, когда разваливался Советский Союз, и ощутила отголоски той эпохи. И я осталась, как и многие, с непониманием того, кто ты. Мне кажется, что я довольна, что живу в этот период и застала маленький советский кусочек, когда снимались наивные фильмы, где присутствовало общее счастье, субботники — в этом было что-то щемящее...Может поэтому, мне кажется, мы как поколение сочетаем в себе какую-то гиперчувствительность, и в тоже время нам не чужд свежий взгляд. Мы не отрицаем Интернет, но мы поняли границы, что есть хорошо, а что плохо. У нас были некие рамочки. На нас ещё не было вылито то обилие информации, в котором мы бы сразу «утонули».

- В любви.

В этой потребности любить для тебя важно быть нереализованной, страдать, чтобы писать?

- Неважно. В смысле, я могу любить и писать. Особенность, мне кажется, русского человека, - находить вдохновение в страдании. Можно черпать вдохновение и из других источников, в другом месте дрова брать.

Где лучше всего пишется?

- Такого места нет. Периодами: бывает пишется, бывает, что нет, и это зависит от того... Во-первых, чтобы писать, нужно свободное время. У меня его много, а человек, который работает с 9.00 до 18.00, вряд ли будет писать стихи…

Ты не одна из них?

- Как сказать..Я много чем занимаюсь — танцами, сценаристикой, но при этом у меня куча времени.

Считаешь, что полностью себя реализовала в чём-то?

- Сейчас я не танцую, а ставлю танцы, мастер-классы, езжу в разные города.

Почему Москва? Сбылась детская мечта или ты поняла, что в Кирове себя не реализуешь?

- Про Москву все очень просто. Я поступила во ВГИК, но это никогда не было моей мечтой. Но так получилось. Как нам удаётся в жизни найти любимое дело, найти любимого человека, так и я, начав учиться на сценарном во ВГИКе, поняла: к лучшему, что в своё время не поступила на хореографию. Танцевать я люблю и умею, а тут (авт. - в сценаристике) не умею, и мне интересно. Я поняла, что кино - это моя такая неспетая песня. Вместе с тем пришло и понимание, что та сфера деятельности, которую я выбрала, мне нравится… Я не хочу заниматься нелюбимым делом.